Я купилась на эту книжечку и купила ее, потому что из синопсиса вытекало, что Арреола - еще один из представителей классического латиноамериканского магреализма, к которому я питаю некоторую слабость. С учетом любимого мной Борхеса и не любимого, но уважаемого Кортасара, и в целом неплохого Касареса - решила, что это будет нечто достойное наподобие их.
Увы и ах. Представьте себе помесь Борхеса и Кафки, из которых исключили решительно все, чем хороши эти авторы. У Арреолы *нет* борхесовских интеллектуальных игр и отточенной софистики. Также у него *нет* кафкианского затягивающего безумия. Остается только голый костяк, маленькие рассказы на бредовые темы с бредовыми сюжетами (в этом, видимо, и заключается тот самый пресловутый магреализм), совершенно ничего не дающие ни уму, ни сердцу. У меня от большей части из них осталось только одно впечатление: "Ну и что?!"
Судя по его же собственным словам из интервью и предисловий, Арреола якобы славится своей великой иронией. Но, право слово, на протяжении чтения я не заметила ни одного смешного, ироничного или умного пассажа. А когда утром в метро от тоски закрываешь книгу и начинаешь читать материалы дела, это кое о чем говорит. И тот факт, что Арреола пишет маленькие рассказы, ничуть не доказывает, что он не бездарный графоман. Имею мнение и никому категорически не советую.

ps У меня вот такой www.fantlab.ru/edition24058 сборничек, он слегка исписан мной по полям, но в целом вполне еще ничего, и я с радостью обменяю его на шоколадку или творение какого-нибудь прекрасного МТА.

Вещь интересная, но для Ницше, я бы сказала, довольно слабая. Или, может, это издержи моего персонального восприятия - потому что я как недоисторик никак не могу согласиться с тем, что он говорит про вред истории. Умом понимая, что он прав, все равно буду упорно держаться за свое чувство *самостоятельной* ценности истории - в смысле, ценности как знания, которое просто существует, а не как знания, которое можно использовать для чего-то другого. "Мы, современные, ничего не имеем своего; только благодаря тому, что мы нагружаем и перегружаем себя чужими эпохами, нравами, искусствами, философскими учениями, религиями, знаниями, мы становимся чем-то достойным внимания, а именно ходячими энциклопедиями". И, разумеется, в энциклопедии интересно содержание, но никак не обложка, то есть опять же чужое, а не мы.

Ницше, разумеется, по-своему прав, что накопление бесполезных знаний - вещь бесполезная и местами очень даже вредная. Потому что место в голове и в душе они занимают, но ничего не дают для развития личности и для деяний этой личности. Ну да, история "нужна нам для жизни и деятельности, а не для удобного уклонения от жизни и деятельности", но с каких пор развлечение стало считаться "удобным уклонением"?)

Хотя не могу не согласиться с позицией относительно великих людей и великих деяний: что это как раз люди, которые не оглядываются на историю. Иначе они потратили бы все силы на ее разглядывание и анализ, и на великие деяния уже ничего бы не осталось. Ну да, "каждый деятель любит свое деяние в бесконечно большей степени, чем оно того заслуживает" - иначе он вообще не стал бы этим заниматься! Впрочем, Гитлеру не помешало бы извлечь урок из истории Наполеона, заметим в скобках Впрочем, есть и позитивный вариант такого "оглядывания" - т.н. "исторические люди", в которых обращение к прошлому вызывает стремление к будущему, то есть попытку сделать в будущем лучше и извлечь уроки. "История принадлежит прежде всего деятельному и мощному, тому, кто ведет великую борьбу, кто нуждается в образцах, учителях, утешителях и не может найти такивых между своими современниками и в настоящем". Красиво сказано, но я вижу здесь ошибку: нет пророков не только в своем отечестве, но и в своем времени, современники еще не успели посмертно заслужить авторитет, достаточный, чтобы на них обратил внимание тот, кто ищет великих авторитетов, но ведь после своей смерти они уже не изменятся, следовательно, в истории ищут не столько личность, сколько авторитет, созданный последующим временем. Хотя Ницще очень верно замечает, что если что-то великое хоть раз существовало, значит, оно может повториться и еще раз, что в некоторой степени воодушевляет. При этом "только тот, кто строит будущее, имеет право быть судьей прошлого" - что логично) другим просто не понять.

Как всегда, Ницше выдает очень много разноплановых мыслей на заданную тему, по сути, не объединенных единой канвой. Итак, другой аспект "вреда истории" - вопрос искусства и признания в искусстве. "Искусство может быть убито искусством же", и тут нельзя спорить, потому что все много раз это видели: "авторитеты" от искусства, то есть критики, которые сами никогда и ничего не создают, говорят молодым художникам и авторам: да вы все неправильно делаете, вот смотрите, как делал Рафаэль. А у вас что за мазня? Встали и вышли со своим кубизмом. итд Вот вам и вредное влияние истории искусства на развитие искусства.

Подводя итог - Ницше обложил историю как мог)) и что она по сути "замаскированная теология", и что эти проклятые факты никому не нужны, и уж тем более не образуют в совокупности никаких законов, и что под грузом фактов только задыхается все новое, самая реальная жизнь. И что если человек добродетелен хоть в чем-то, то "потому, что восстает против слепой власти фактов, против тирании действитльного и подчиняется законам, которые не тождественны с законами исторических приливов и отливов". На мой взгляд - Ницше сначала упорно создает себе врага в виде истории, обладающей какими-то специфическими признаками (которые, разумеются, все имеют место - в отдельных случаях и иногда), а потом упорно с ним борется и торжественно побеждает)) Впрочем, он довольно часто так делает, и в деталях его блестящий ум всегда оказывается на высоте, да и наблюдение за процессом борьбы вызывает восхищение и доставляет чисто эстетическое удовольствие читателю.

От концовки просто пробирает ужасом. Вообще мне кажется нет ничего страшнее подобной безысходности одновременно физического и морального плана - вот почему за все времена люди не изобрели лучшего наказания, чем тюрьмы.
Интерсная и страшная тема - где же проходят границы цивилизованности и нормальности? И почему человек такая тварь, что может привыкнуть ко всему, даже к тому, что первоначально казалось ему чудовищным и совершенно нестерпимым. Абэ прекрасно удалась реконструкция того, как происходит это изменение - его даже сломом не назовешь, потому что дело не в какой-то травме или одном событии, а просто в проходящем времени. Прошло всего лишь немного времени - и человек уже перестает дергаться, выискивает в существующем положении какие-то подозрительные положительные стороны и вообще rolling stone has no moth. Так можно привыкнуть и к жизни в песчаной яме, большая часть которой происходит в отгребании песка от своего жилища, постели с песком, еде с песком, отсутствии всего привычного и необходимого - на практике оказывается, что для физического выживания все это не нужно.
Психологическое выживание - другой вопрос. Яма с песком, это, конечно, крайний и очень жесткий образ, но легко экстраполировать его и на все остальное. Провинциальный город, из которого мечтали уехать и не уехали. Работу, которую мечтали найти и не стали искать. Пару музыкальных инструментов, которые мечтали освоить, но в конце концов прекрасно обошлись и без них. Действительно, без всего этого вполне можно жить. "Зеленые замыслы, встаньте как пламень, вечная память, мечта и надежда, ты вышла на паперть? вечная память!"
Разумеется, это было предопределено и понятно, что все завершится именно так. Попав в круговорот рутины, привычки, усталости, психологической и какой угодно зависимости от других, из него уже сложно вырваться. Но тем лучше, что есть этот роман, потому что без метафор иногда трудно оценить, насколько глубока яма с песком, в которой ты сидишь.

Труд из серии классических по этой тематике. Когда составляют всякие списки того, "что нужно прочитать, чтобы более ли менее разбираться в истории 2 мировой" - Типпельскирх там будет наверняка, а если не будет, то это плохой список. Вообще бытует мнение, что работа Типпельскирха отражает "немецкий взгляд" на историю 2 мировой, точно так же как работа Лиддел Гарта - английский. На русском, кстати, таких общих качественных работ, без советского привирания и приукрашивания, и нету. Работа достаточно монументальная, в стандартном издании около 800 страниц, но при этом - что выгодно отличает ее от советских "историй" - ее можно взять и прочитать разом за пару недель, не умерев от скуки и не захлебнувшись в ненужной воде.

Сам Типпельскирх - немецкий пехотный генерал, как военнокомандующий, правда, никакими особыми заслугами не отмечен. Воевал на Восточном фронте, довоевал почти до самого конца войны, а как только ему весной 45 доверили 21-ую армию, через пять дней радостно сдал ее в американский плен. "Вследствие этого удара по незащищенному тылу группы армий "Висла" последняя оказалась всего лишь на расстоянии 20-30 км. от фронта русских войск, грозивших ей пленом или уничтожением; от этого группу армий могло спасти лишь благоразумие западного противника. В тот же день командующие обеими армиями - 21 и 3 танковой, не дожидаясь начала переговоров о повсеместном прекращении огня, установили личный контакт с американцами и добились того, что их повернутые фронтом против русских войска получили право, сложив оружие в ходе дальнейшего отступления, перейти через линию фронта американцев. Обе армии были спасены от безоговорочной капитуляции на поле боя, которая неизбежно привела бы их в русский плен" (и, замечу от себя, на лесозаготовительные работы в солнечной Якутии). В целом можно сделать вывод, что автор - человек благоразумный и воевал без фанатизма. У того же Гудериана тон совсем другой и *горел* он куда ярче, кстати.

Типпельскирх действительно описывает полностью *историю* Второй мировой в понимании военного, то есть, по сути, ход боевых действий, лишь издердка отвлекаясь на политические, экономические и психологические аспекты, и то ровно постольку, поскольку они связаны с войной. Так что если вы ищете признаний, сколько невинных детей замучали на самом деле злые фашисты - это не сюда совершенно. Но *сюда*, если вы хотите внятно и четко представлять, какими войсками располагали воюющие стороны и как передвигались эти войска по карте - буквально по датам и по дивизиям.

Чем еще очень хороша работа Типпельскирха - в ней описываются боевые действия *на всех* фронтах Второй мировой. Со стыдом признаюсь, что мне как советскому ребенку было странно узнать, что до официального "дня Д" и открытия второго фронта в Нормандии кто-то где-то воевал с немцами кроме СССР. Ан нет, был еще обширный африканский фронт с душкой Роммелем, были многочисленные морские сражения в Атлантике - между немцами и англичанами (потом и американцами), в Тихом океане - с Японией. Была война Италии и Греции. Были военные действия на Балканах. Военные действия в Мьянме и Бирме (Япония против Англии). Было начатое уже в 43 году наступление союзнических войск в Италии. Были страны-перебежчики и еще много всего интересного. Вся эта информация в целом как раз и объясняет, почему Вторая мировая была именно *мировой*, и даже не евразийским конфликтом с некоторым участием США.
При этом автор не уделяет большего или меньшего внимания какому-то одному фронту, а исчерпывающе и последовательно описывает развитие ситуации на разных участках.

Что касается описаний отдельных сражений, детально Типпельскирх описывает только наиболее крупные и значимые операции. Просто великолепно написана глава про Сталинград, очень подробно и логично. Вообще имхо достоинство Типпельскирха - в умеренном сочетании деталей и "общей картины", его перечисления дивизий и топонимов не просто ради перечисления, оно очень помогает логически осмыслить, почему в конкретном случае все произошло именно так. Наименее значимые сражения и события описываются скупо, наиболее значимые - детально. По поводу 6 июня, например, можно узнать не только общую картину, но и такие забавные детали, как то, что "о предстоящих налетах союзники предварительно сообщали по рано чтобы французское население могло укрыться в безопасные места" или что "дезинформации противника содействовало также изготовление большого числа чучел парашютистов, которые были сброшены в ночь накануне вторжения над неатакуемыми районами"

Еще очень интересный аспект - все, что касается высшего немецкого командования, его поведения и перемещений во время войны. Тут, если верить Типпельскирху (а повода ему не верить нет, тем более, что все данные достоверны), во главу угла ставился принцип "О, переправа, пора менять лошадей!" То есть стоило ухудшиться обстановке на каком-то фронте - соответствующего командира тут же смещали и заменяли новым, будто новый спасет от Т-34. Причем это применимо не только к офицерам, скажем так, средней руки, но и самому высшему командованию (Гудериан - показательный случай. Блестящий танковый генерал 41 года, автор "Киевского котла", отстранен в том же году от командования и отправлен в резерв. После покушения на Гитлера в 44 вынут из запасника и назначен сразу начальником штаба сухопутных войск и ответственным за весь Восточный фронт. Весной 45 года, в напрасных попытках нормально организовать оборону Германии, опять попал Гитлеру под горячую руку и снят с должности). Куда ни посмотришь, более ли менее нормальных и опытных боевых генералов ближе к концу войны заменяли личными ставленниками Гитлера из СС, которые умели предположительно только сжигать еврейских детишек в доменных печах, но не водить войска.
Кстати, забавный момент. Про конец войны, 45 год, Типпельскирх постоянно пишет, что офицер такой-то героически договорился с американцами и сдался вместе со своей армией им в плен, лишь бы не попасть в плен к русским. Видимо, страх перед русским пленом был огромный и правда - осмелюсь предположить, что русские не мудрствуя лукаво делали с пленными немецкими солдатами как раз то, что свободные немецкие солдаты несколькими годами ранее делали с нашим и не только гражданским населением

Еще забавный момент - если слушать Типпельскирха, то генералы у них все (кроме ССовских), умницы, солдаты герои, население самоотверженное. А всеми ошибками и просчетами и в итоге проигранной войной они виноваты персонально Гитлеру, который, будучи в военном деле ни уха ни рыла, отдавал безумные приказы. А они, бедняжки, не осмелись ослушаться. Что вы, они же дали присягу! Нет, я не утверждаю, что "ни шагу назад" - это самая умная тактическая позиция, но как-то у Типпельскирха все слишком. Впрочем, валить все на Гитлера, Йодля, Кейтеля и тд. среди оправданных Нюрнбергом немецких офицеров - почти бонтон.
Про остальные нации в войне Типпельскирх высказывается очень мало и осторожно. В целом встречаются только редкие замечания из серии "не дай бог попасть в русский плен" и что японцы воюют с немыслимой для западного человека ожесточенностью. Довольно много говорится о союзниках Германии, прежде всего Италии, Финляндии, Румынии и Болгарии, но это опять же замечания более военного, чем политического характера. Следует ли говорит, что "организованное" и "сдержанное" поведение немецких войск на любых оккупированных территориях - это чушь. Но с другой стороны, что еще делать немецкому автору, который желает с одной стороны написать подробную и достоверную историю, а с другой - не извалять в грязи собственные бывшие войска. Кстати, это черта как Типпельскирха, так и Гудериана - упирать на высокие качества профессиональной немецкой армии, но их сложно за это осуждать, всяк кулик, понятно дело... Напротив, если бы они говорили что-то иное - вот тут они бы в меньшей степени заслуживали уважение. А так позиция Типпельскирха, сколь бы мало она ни была выражена, не кажется внутренне противоречивой и не вызывает лично у меня чувства фальши.

В целом - очень рекомендую эту работу всем, кто интересуется историей Второй мировой и хочет увидеть более ли менее четкое и внятное изложение *чисто событийной* части. Детально и качественно. Пожалуй, единственный минус - карт могло бы быть побольше

ps завела под Вторую мировую специальный тэг, все равно я про нее периодически читаю и пишу.

Не скажу чтобы я была большим фанатом литературных мистификаций - но здесь это скорее не мистификация, а размышление на вольную тему, теоретизирование в романно-эпистолярной форме. Проще говоря - якобы письмо Аврелию Августину от его бывшей любовницы, своего рода ответ на его "Исповедь". Тому самому Августину, автору "О граде божьем", Августину, "доктору благодати". По сути - письмо обиженной женщины, которую покинули не просто ради другой - ради "благочестивой жизни", спасения души и святости.

Сама идея подобного толка обладает для меня огромной, слегка болезненной привлекательностью. Вообще тема регилии и личности в религии, роста или падения, реакции других на это всегда была мне невероятно интересна, потому что с моей точки зрения религия сама по себе есть некий переход за грань, прыжок в опасную бездну. Я очень долго гонялась по России за этой книгой, в итоге нашла ее во Львове в украинском переводе и замечательный  ibrahim_loza за несколько вечеров перевел мне ее "с листа"))

А теперь представьте, какой огромный труд - написать такое письмо сейчас, написать его так, как написала бы его женщина в начале 5 века нашей эры. Мне кажется, Гордеру это удалось великолепно. Мистификация вовсе не мистификация, а скорее стилизация, робкая попытка исторической реконструкции. Он так дивно попал в "августиновский" слог, в его длинноты и периоды. Нашел такие аргументы против христианства, какие мог бы привести только любящий и принимающий человек, не столько упреки, сколько выражение сожаления. Вообще совершенно прекрасно сделано все, что касается проблемы соотношения римской образованности, мелких остатков язычества (не в сознательной религиозности, а скорее в отношении к жизни в целом) и все сильнее и жестче звучащего христианства. Может быть, мне показалось, но какие-то контраргументы Флории я могла читать раньше у Цельса в "Правдивом слове". Впорчем, эти аргументы до сих пор логичны.

И еще это великолепно сделано с психологической точки зрения. Такой *женский* взгляд, женский в хорошем смысле этого слова, просто как свойство. Взгляд любящей умной женщины. Примеряя на себя - я бы подписалась под каждым словом. При этом в тексте нет ничего такого, чего обычно боятся в христианстве - безумия, фатального для личности увлечения как упадка и зависимости, но если очень логичные упреки, очень точные указания на противоречия. "Vita brevis" не тянет на критику христианства просто потому, что она показывает столкновение двух совершенно разных миров, которые оперируют разными ценностями и, если угодно, разными логиками. И ценности и логика Флории Эмилии мне гораздо ближе, чем высокие построения самого Августина. Письмо очень проникновенное и очень живое, и соверешенно незаметно, плавно и исподволь очень глубоко задевает за живое.

Странная историческая мистификация с невероятно сложным персонажем внезапно оказалась психологически куда сильнее многих современных романов о любви. Это восхитительно.

Честно скажу, если бы не некоторое присутствие на Фантлабе, об этой книге я бы отродясь не услышала и уж тем более не стала бы ее читать. Я вообще с большим подозрением отношусь к современным русскоязычным фантастам, кроме нескольких проверенных. Но тем не менее, случилось, и это была невероятно приятная неожиданность.

Не в последнюю очередь - в силу моей огромной любви к стимпанку во всех его проявлениях. Мир "Пересмешника" - отличный пример стимпанка в фантастике, восхитительно прописанный мир "другого пути", единства и борьбы магии и технологий. Собственно, мир - основное замечательное, что есть в романе. При всем огромном уважении к JRRT, эти эльфы, гномы, тролли, вампиры и оборотни уже *достали*, ведь правда?) Так вот: у Пехова при невероятном многообразии сущностей нет ничего похожего. Есть технологически развитый город, в котором представители различных разумных рас более ли менее уживаются друг с другом в flexible, но таки симбиозе. Рас таких удивительных, неожиданных и разнообразных, что поначалу в голове возникает некоторая путанница. Вообще все устройство мира-города настолько резко отличается от того, что мы привыкли видеть в фантастике, что голова идет кругом. Но это проходит. И начинаешь думать: вот это фантазия! Вот это да! Такой мир, такой совершенно другой мир - фантастические миры ведь интересны прежде всего своей инаковостью, а тут все настолько новое и интересное, что дух захватывает, и начинаешь невольно злиться на героев, что их глазами и ушами так мало видно и слышно. Ужасно хочется покопаться поглубже.
В целом, всем, кто в фантастике ценит именно детально прописанные, интересные фантастические миры - вам сюда. Пехов - отличный пример того, как можно сделать нешаблонно и вместе с тем интересно и на вид вполне достоверно.

Сюжет на фоне прекрасного мира смотрится несколько вяло, особенно поначалу. Герой. Таинственная девушка. Довольно банально, увы, хотя все равно на каждом шагу интересно. Сюжет миру проигрывает, не могу не признать, но у такого мира попробуй еще выиграй. Зато можно наслаждаться самим процессом, а не его течением Впрочем, по мере продвижения сюжет таки слегка разворачивается, и ближе к концу становится действительно захватывающим. Не в последнюю очередь потому, что наконец плавно вписывается в сами тайны этого прекрасного мира.

В итоге получилась книжка, которую можно читать, как рассматривают картину со множеством мелких деталей - получая удовольствия скорее от мелочей, чем от трагического выражения на лице героя или эпичности замысла. В своем жанре оно совершенно прекрасно, захватывающе и написано отличным языком. Неожиданная радость, что есть таки пророки в отечестве, и даже стимпанк - о чудо! - встречается

Довольно долго я думала, что это не Лукьяненко, а какая-то подделка. Нет, я еще могу понять, что сюжет дурацкий и неинтересный, а окружающий мир прописан очень минималистично. Я еще могу понять, что герой в конце не спасает мир (хоть это и возмутительно). Но полное отсутствие описаний готовки и приема пищи - вот что нонсенс. У Лукьяненко! Я убедилась, что читаю настоящего Лукьяненко, не подделку, только когда в кадре появилась красивая молодая девица - и только затем, чтобы отдаться герою. Вот он, узнаваемый штрих, по которому так легко узнать литературный стиль автора.

Вообще роман наводит на очень смешные мысли. Так и вижу надпись на задней стороне обложки: "Объем цитирования больше, чем у Умберто Эко!" Правда, больше не по качеству, а по количеству. Проще говоря, "Конкуренты" скляпаны из понадерганных из множества разных других источников цитат и заимствований. Из своего там разве что реклама коньяка. А так - от классиков фантастической литературы вроде Карда ("Игра Эндера") и Птерри ("Только ты сможешь спасти человечество") до трешовских ужастиков про злобных инопланетян.

Содержание и качество текста вполне описывается определением "Франкенштейн" Оттуда ухо, отсюда брюхо, сами по себе, может, части и идеи и ничего, но сшиты так грубо и настолько друг с другом не сочетаются, что впечатление остается ужасающее. Притом, что обычно я люблю читать Лукьяненко - отлично расслабляет мозг и при этом не дает скучать. Но тут на 350 страниц текста я насчитала примерно полторы интересных. Увы, даже посмеяться над "величием замысла" (как у автора обычно бывает) не получится как раз потому, что замысел отсутствует как жанр. И если в остальных средних романах есть некая великая идея, скажем, спасения всего мира, то здесь ее нет вообще и не было никогда. Текст на заданную тему, который автор просто "свернул", как только набрал необходимый объем. Написан скучно и плоско, и вот можно не покривив душой сказать, что "ни одной свежей мысли", хотя часть процитированных вещей мне очень нра, но это уж никак не заслуга Лукьяненко. Даже хуже, чем обычно, в общем.

С некоторых пор я обращаю на переводчиков особо пристальное внимание. И, пожалуй, Анатолий Гелескул - как раз такой переводчик, который достоен этого внимания более, чем кто-либо. Им остается только восхищаться, потому что на таком уровне не переводят поэзию даже люди, которые сами - поэты. А Верлен, Бодлер, Лорка, Рильке, мой любимый Хименес, Галчинский, Шимборская - они все нам известны прежде всего в переводах Гелескула. Если вы видите чужие стихи, звучащие более естетственно и плавно, чем если бы они были изначально написаны на русском, - это перевод Гелескула.
Вообще, мне кажется, более всего его отличает эта ритмичность и плавность, удивительная способность подобрать слова так, что они идеально сочатаются друг с другом, нигде не то что торчащих углов - стыков не видно. Действительно тот случай, когда поэзия льется рекой. Большинство стихов в переводе Гелескула хочется не просто читать, а речитативом, половину вполне можно петь. В его переводах, особенно в испанской поэзии, есть нечто настолько переснное, что они изумительно ложатся на музыку - Лайма Вайкуле и Светлана Сурганова тому подтверждение. Не надо сдвигать никакие слоги, не надо по-уродски переносить ударение, бери стих как есть и пой. Просто восхитительно. И кажется, действительно, так просто, но я не знаю других таких переводчиков поэзии, которым удавалось бы добиться такой простоты и плавности.
Дальше не буду восторгаться, все меня уже поняли Круче Гелескула в переводах поэзии нет никого. Дальше буду просто цитировать.

Франсиско де Кеведо
Пещерой горбясь, горная громада
певучих слез рассыпала каскады,
и обратила каменные скаты
в цевницы влага песенного лада.

Таится нелюдимая прохлада,
немилы ей восходы и закаты -
лишь ты, отшельник, плакальщик пернатый,
единственный, кому бывает рада.

И образ твой и голос, что вначале
был голосом разлуки, а не птицы,
всех одиноких плачу обучали.

Теснины гор и влажные цевницы
ты научил выплакивать печали -
и боль мою возьмешь ты в ученицы.

Райнер Мария Рильке
СЛОВА НА СОН
Найти бы кого бессонного,
присесть на его кровать,
и в детство перенесенного
баюкать и согревать.

И знать одному, как ночь холодна,
когда впереди ни огня.
И вслушиваться, пока тишина
не вслушается в меня.

Хуан Рамон Хименес
Бродят души цветов тпод вечерним дождем.
О ростки желтоцвета по кровельным скатам,
вы опять отогрели заброшенный дом
нездоровым и стойким своим ароматом!

Он как голос, который заплакать готов,
или сказка лесная, с лачугой в низине,
где невеселы краски, и много цветов,
и большие глаза нелюдимы и сини...

Привкус горя навек с этим запахом слит
и возник в незапамятно-давние годы...
Крыша пахнет цветами, а сердце болит,
словно эти цветы - его желтые всходы.

Федерико Гарсиа Лорка
СОМНАМБУЛИЧЕСКИЙ РОМАНС
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого моря всплески.
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.
Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Любовь моя, цвет зеленый.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с нее глаз не сводит -
и только она не видит.

Сесар Вальехо
ДЕВЯТИГЛАВЫЙ ЗВЕРЬ
Никогда, человечные люди,
никогда еще столько боли
не таили сердца, стаканы,
буквари, бумажники, бойни!
Никогда так не ранила нежность,
горизонт не стягивал туже!
Никогда огонь так умело
не рядился смертною стужей!

Чем больше читаю Голсуорси, тем больше мне кажется, что он - самый "английский" автор в мире, квинтессенция всего английского, что вообще можно представить. Скажем так, лучшего английского. Герои Голсуорси - не просто трутни из высшего общества, как часто любят их представлять, и не нечто сверхутонченное, но в то же время они очень сильно отличаются ото всех остальных людей, скажем так, из других категорий. В них есть удивительное сочетание ума, расчета и самоотверженности, любви к своей стране, но без ура-патриотизма, любви к деньгам, но без жмотства или мотовства, любви к власти, но без перехода в тиранию. У них все умеренно, все подчинено строгим принципам гармонии, целесообразности и приличности. Очень... спокойно, пожалуй, лучшее слово. Moderate. Поэтому публика Голсуорси всегда оказывает на меня несколько странное впечатление: c одной стороны, они все очень живые и очень разные. А с другой - их подходы к тому, как надо жить, система ценностей и взглядов настолько расходится и моей и, пожалуй, с нашей общей, что местами довольно трудно их понять.

Например, почему скандал, раздутый в свете из-за одного неприятного замечания Флер Монт еще в "Саге", по своему негативному эффекту для семьи и ширине разошедшихся кругов практически равен скандалу из-за того, что в "Конце главы" другой член семьи Монт убивает иностранца. Замечание и убийство! - однако последствия для Флер были едва ли не более жесткими, чем для Хьюберта.
И так - во множестве мелких деталей. Например, великая власть знакомств, кто с кем вместе учился, чьи жены дружат, а вспомнить еще заслуги прадедушки - для человека современного просто вопиющий разгул коррупции и покрывательства своих. Однако в формате Голсуорси герои настолько искренне воспринимают это как само собой разумеющееся, что невольно начинаешь им верить.

"Конец главы" - это не то чтобы прямое, а скорее косвенное продолжение "Саги", главная героиня в нем - Динни (если не вру, Элизабет), двоюродная, кажется, сестра Майкла Монта. В общем, переходим к той ветви семьи, которая от Монтов На самом деле, "В ожидании" - не лучший перевод названия, потому что "Девушка ждет" куда адекватнее соответствует основному посылу книги. Динни молодая, симпатичная, умная, добрая и очень деятельная. На протяжении тома она ввязывается в два крупных семейных мероприятия, оказывается практически в гуще событий. И при этом - в стороне, потому что оба мероприятия оборачиваются браками членов семьи, а Динни тут достается роль наблюдателя и немного сводника. Между тем ей всего 24 года, она отвергает случайных поклонников и ждет, когда же оно придет))

Правда, за чередой событий понимаешь это только под конец. А по ходу действия книги особо не успеваешь задуматься, чего же все ждут, потому что для ожидания есть и не такие глобальные, но гораздо более насущные причины. Например, ждем приговора по делу Хьюберта, пристрелившего в Южной Америке взбунтовавшегося туземца. Ждем, что станет с сумасшедшим мужем одной дамы. Причем ждем не просто, а очень деятельно, как Динни. Знаете, пожалуй, в этой первой книге Динни мне даже не нравится - слишком уж она деятельная, слишком ей много надо, слишком много она сует нос, откровенно говоря, в чужие дела. Тем более что несмотря на ворох событий, одновременное появление такого количества новых героев не прошло даром: пока пытаешься запомнить, кто кому кем приходится, поначалу трудно уследить за сюжетом. Не говоря уж о том, чтобы принимать его близко к сердцу.
Увы, на момент "Конца главы" любимый мной Сомс давно уже умер, и, похоже, заменить его некому. По сравнению с ним все персонажи кажутся какими-то слишком престными, слишком правильными и преисполненными чувства долга и любви к ближнему. Да и коллизии носят "внешний" характер, а не внутренний, и поэтому не вызывают такой сильной эмоциональной реакции, как, например, отношения Сомса с Ирэн. Пожалуй, поэтому "В ожидании" - одна из самых спокойных в эмоциональном плане книг: в ней ничего не боишься, потому что не знаешь героев и не сочувствуешь им.

Но именно этим, на мой взгляд, Голсуорси и хорош. Он прекрасно и интересно пишет, и при этом практически не задевает за живое. Очень умеренно, очень спокойно - так что его я могу читать подряд в любом количестве, от него не устаешь и он не наскучивает.

"Афоризмы" "Размышления об истинном пути" - это собственно афоризмы. Причем какие, кафкианские, очень странные, с тяжелым, я бы сказала, оттенком не столько безумия, сколько инаковости. В этих афоризмах очень мало житейской мудрости, применимой ко всем, но очень много самого Кафки, его ощущений и опыта. В них есть злость, и этим они напоминают афоризмы Ницше, но помимо этого в них очень много беспомощность и страха, и это - очень Кафка. Такие афоризмы трудно цитировать, они в той же мере литературное произведение, что и его романы, причем не по отдельности, а в совокупности. Вот здесь, например, я слышу Ницше: "Кто любит своего ближнего, совершает не большую и не меньшую несправедливость, чем тот, кто любит в мире самого себя". А в заключение - прекрасный абзац, который в изложении Превера вполне мог бы стать знаменитым стихотворением о творчестве: "Тебе не надо выходить из дому. Оставайся за своим столом и слушай. Даже не слушай, только жди. Даже не жди, просто молчи и будь в одиночестве. Вселенная сама начнет напрашиваться на разоблачение, она не может иначе, она будет упоенно корчиться перед тобой".
"Он" - это очень станный текст о ком-то не совсем ясном, видимо, об авторе, отождествленном со всеми остальными, с любым случайным человеком. Такое чувство, что этот текст - набор персональных откровений, применимых только к автору/герою. Слишком личных, из личного опыта и переживаний, чтобы сторонний читатель смог понять их или распространить на себя. Я чувствую глубину, но это глубина личного безумия Кафки, а не моего, например.

"Письма к Милене" читать довольно неловко и временами стыдно. С одной стороны, как я понимаю, опубликовать их было решение самой Милены - переводчицы и замужней любовницы Кафки. А с другой, слишком сильно ощущение, что ты подглядываешь в нечто крайне личное, где тебе совершенно не место. Притом, что даже будучи именно письмами, а не романом в эпистолярном жанре, они очень литературны, очень художественны, это нельзя отрицать, но от этого они тоже становятся еще более личными. С другой стороны, эти письма раскрывают личность Кафки как ничто другое, пожалуй.
И тут становится очень жалко их всех, и самого Кафку, и Милену, и всех остальных его девушек. Слишком он - не то чтобы не от мира сего, но слишком болезненный, нервный, суетливый, неуверенный, погруженный в себя. Чтобы находиться рядом с таким человеком, нужно быть совершенно железной женщиной. Если бы письма были романом о любви, героя осудили бы за то, что он по сути любит не столько Милену, сколько свою любовь к ней, и это на самом деле "я не люблю тебя. я просто использую тебя, чтобы быть несчастным". И при всем при том, что в письмах очень много восторга, сильных положительных чувств, это чувства, характеризующие именно несчастную любовь, которая с одной стороны налаждается фактом своего существования, а с другой понимает, что это существование бессмысленно.
А еще в Письмах есть один момент, совершенно гениальное прозрение: "Написанные поцелуи не доходят по адресу - призраки выпивают их по дороге. Благодаря этой обильной пище они и размножаются в таком неслыханном количестве. Человечество почувствовало это и уже пытается это пресекать, с этим как-то бороться; чтобы по возможности исключить всякую призрачность меж людьми и достигнуть естественности общения, этого покоя души, была придумана железная дорога, автомобили, аэропланы, но уже никто не помогает, эти открытия делались уже в момент крушения. Противник же был гораздо сильнее и увереннее, вслед за почтой он изобрел телеграф, телефон, радио. Призракам голодная смерть не грозит, но мы-то - мы-то погибнем под грудой писем и телеграмм". Все так, никакие самолеты не спасут нас от интернета))

"Письмо отцу" - это как сеанс психоанализа. Пятьдесят страниц обвинений от ребенка. За то, что отец был слишком груб, за то, что не выполнял сам им же установленные правила поведения в доме, за мелочные придирки, за издевательский тон, за неодобрительно-презрительное отношение всегда и ко всему. Бывают такие родители, знаете, которые готовы вылить на любого постороннего человека - друга или девушку - ведро грязи только потому, что их ребенок посмел проявить к ним симпатию и интерес. Точно также готовы отрицать (вполь до идиотизма) ценность любого занятия только потому, что их ребенок выбрал это занятие для себя. Которые не могут просто сказать что-то или просто ответить, а обязательно делают это с издевкой и свысока, демонстрируя, что альфа-самец здесь - это они, а не ты. Сложно описать такое отношение общими словами, но Кафка приводит настолько точные примеры, настолько знаковые эпизоды, что, дейстивительно, узнаешь. И это вовсе не мелочные детские обиды, как любят говорить, а действительно очень серьезно, потому что на базе всего этого и формируется личность, и некоторые моменты из детства можно только осознать (что Кафка и делает), а исправить уже невозможно никак. Повезло тому, кто ни разу не сталкивался с таким проявлением домашней тирании. Но кто сталкивался - я действительно рекомендую это прочитать, не как художественное произведение, а как практическое пособие по семейной психологии. Ценное еще и своим финалом.
После пятидесяти страниц обвинений Кафка, дискутируя сам с собой, пытается встать и на позицию отца. И говорит сам себе: "Ты нежизнеспособен; но чтобы жить удобно, без забот и упреков самому себе, ты доказываешь, что я отнял у тебя всю твою жизнеспособность и упрятал в карман". Прекрасно сказано, на мой взгляд, и такая точка зрения, пожалуй, единственный выход из проблемы такого рода. Пытайся доказать, что ты все-таки жизнеспособен и борись, потому что никакой родитель никогда не признает за собой вины в твоей неудавшейся жизни только потому, что он когда-то демонстративно не одобрил твоей пассии.
А еще - неприменительно к отцу - там есть прекрасный и очень точный момент по поводу создания семьи: "Жениться, создать семью, прининять всех родившихся детей, повести их через этот неустойчивый мир и даже еще немного, это, по моему мнению, предел, которого может достичь человек. То, что, казалось бы, многим это удается легко, не может служить опровержением, ибо, во-первых, на самом деле это удается немногим, во-вторых, эти немногие по большей части не "добиваются", это всего лишь "случается" с ними". Стоит оглянуться, как понимаешь, что так и есть))

Дневники (1914-1923) - это отчасти действительно дневниковые записи, отчасти - поток сознания, а отдельные эпизоды вполне могли бы сойти за совершенно самостоятельные рассказы. Про ту часть, которая поток сознания, трудно сказать что-то, она совершенно неясна, и поскольку отображает скорее минутное настроение или физическое состояние, сейчас нам уже непонятна. Дневниковая часть же очень наглядно показывает, что Кафка а)писатель, б)болен. Собственно, это две основные темы. На самом деле, лишний раз подтверждающие, что перед нами - реальный, скажем так, нефальсифицированный дневник, который пишется человеком для самого себя. Что больше всего волнует людей, пытающихся писать? - разумеется, как у них это получается. Или не получается. Приставать к окружающим с этими жалобами и рассуждениями немного стыдно и неловко, но в дневнике-то можно и постенать, и посчитать страницы. Жалобы на здоровье - та же история, притом, что это только в идеале творческие люди якобы не обращают на свои болезни никакого внимания и продолжают работать вопреки, это не столько вопреки, сколько вместе. И если кто ведет личный, для себя, дневник - тоже будет писать о здоровье в момент его ухудшения, более того, будет писать только о нем, забыв обо всем остальном важном, что происходит в жизни, это очень естественно. Дневники как дневники, в общем, от человека, не слишком озабоченного тем, чтобы прилежно вести дневник, скорее просто привыкшего к письму как к процессу.